Интеллектуал, писатель и учитель тайцзи Дмитрий Дейч встретился с нами на веранде своей тель-авивской квартиры и честно ответил на вопросы журналиста и литературного обозревателя Екатериной Врублевской о своих книгах, практиках и смыслах.

Начало. 

Знаете анекдот про Машеньку? «Машенька, ты такая хорошая девочка, ты не пьешь, не куришь, не балуешься, что ж такое?» – «Я больше не могу». Так вот и со мной, до армии я занимался боксом, но после армии мордобой для меня стал невозможен, как отрезало… Начало девяностых, демобилизация. Это было время, когда в России появлялись удивительные люди, удивительные явления: буддизм, тайцзицюань, цигун. 

В начале 90-х я ведь был нормальным советским двадцатилетним человеком, на фоне культуры эпохи Застоя, в которой мы варились, всё было новым, ярким. Я пел в рок-группе, был редактором студенческого литературного журнала и осторожно примерял на себя практику, ещё не догадываясь о том, куда это меня приведёт, ещё не зная, что это такое.

Книги, писательство, премии. 

– Ого, рок-группа, газета и тайцзи – серьезная комбинация. Давайте поговорим о том, как все это взаимодействует. Мне кажется, что вы работаете с текстом через оптику ученика и учителя тайцзи. И это первично. Скажем, ваша книга «Зима в Тель-Авиве» – такая вполне себе книга-медитация. В том виде, в котором я её себе представляю. Вы, как автор, через слова тоже научаете практиковать?

– Конечно, «Зима в Тель-Авиве» – это текст человека, у которого уже есть опыт практики. Но искусство – прежде всего игра, оно – вовсе не для того, чтобы кого-то чему-то учить. 

Даже когда я преподаю тайцзи, суть дела не в том, чтобы кого-то чему-то учить. Это не математика. В тайцзицюань главный учитель – вы сами, ваше тело. Моя задача – задача посредника, переводчика, стрелочника. Мне нужно, чтобы вы научились слушать себя. 

– В 2009 году вас с книгой «Сказки для Марты» номинировали на российскую премию «Национальный бестселлер». Поправьте меня, если это не вполне авторское «я», но я не могу не привести цитату одного из ваших персонажей, мистера Гриффита, которая, думается, транслирует ваше отношение к премиям и литературной тусовке: «Ну бл…ь, что вы пристали со своей премией». 

– Когда в 2009-м мне предложили номинировать мою книгу на «Нацбест», я сказал: «Да пожалуйста, номинируйте, нет проблем». Но сейчас я уверен, что премиальный ажиотаж – режим, не свойственный искусству. 

– Потому что это вкусовщина?

– Нет, потому что искусство и соревновательность плохо уживаются. Эту точку зрения многие, в том числе весьма уважаемые мною люди редко со мной разделяют. Можно сказать, что, если искусство меня чему и научило, то именно этому.

– И вам не польстило, когда вас номинировали?

– Меня это удивило. То был период, когда книги издавались одна за другой, вышло около 30 сборников с моими текстами. Я был, как говорится, «в гуще литературной жизни». К счастью, с этой дорожки я вовремя свернул. И не то, что «свернул», а просто разразился очередной финансовый кризис, и за тексты тупо перестали платить. Об ту пору мне казалось, что я смогу жить в Израиле и зарабатывать в России литературой: работа дизайнера мне страшно приелась, казалось: «Ещё немного, и я стану профессиональным писателем, можно будет оставить дизайн в прошлом». Двери вовремя захлопнулись, и писательство осталось для меня просто таким…

– Хобби?

– Нет, не хобби. Практика обладает таким свойством: она поворачивает ваше основное занятие к вам лицом и к социуму задом. В глазах социума набор вариантов ограничен: либо ты профи, либо это у тебя хобби такое, то есть: ты либо писатель, либо графоман.

– То есть в этих категориях вы уже не мыслите?

– Есть вещи, которые ты делаешь просто потому, что это приносит тебе радость. Ты не числишь себя писателем, тебе всё равно считает ли тебя кто-либо графоманом.  Ты не обязан своим занятием никому, кроме себя самого. И ты просто кайфуешь от того, что делаешь это. Как только дело заладилось… я перестал спешить. 

 

Тайцзи, бездуховная практика и Достоевский.

– Значит, мы получаем кайф и перестаем спешить. Прийти к этому – одна из задач тайцзи?

– Я бы сказал по-другому. Реализовать себя в качестве человека. Стать собой. Это кажется чем-то самоочевидным, но на поверку немногие из нас знают, что это значит на опыте. И, для начала, нужно здоровье, но не то «медицинское» здоровье, которое в цифрах и графиках, а способность радоваться телу, быть с ним заодно. Здоровье – не цель, а, скорее, первый побочный эффект. Не все это понимают, не все это разделяют. Есть люди, которые занимаются тайцзицюань для того, чтобы показать результаты на спортивном соревновании. И это тоже здорово. Но, как мне представляется, не практично. «Выиграть бой и проиграть жизнь» – по-моему, звучит неразумно. Тайцзицюань позволяет выиграть жизнь. 

– То есть тайцзи – это не про какие-то тонкие миры и духовные практики, это про жизнь?

– Когда мне говорят, что я, мол, занимаюсь «духовной практикой», всегда отвечаю: «Первый раз слышу, лично я занимаюсь практикой бездуховной». Действительно, ничего «духовного» или «возвышенного» в нашей практике нет, а есть настоящая жизнь, во всём разнообразии её регистров. 

Наш путь ведёт к утончению переживания. Чувствительность, помноженная на силу, дает возможность распознать те вещи, которые важны для всех, но смысл обретают лишь для некоторых. Мы любим тонкое, ещё более тонкое, и, наконец, тончайшее.

– Если я правильно понимаю, то одна из возможностей, которая откроется мне, если я буду практиковать, – это улавливать запахи, которые раньше я не распознавала, слышать яснее, видеть то, чего я раньше не видела.

– Безусловно. Но смысл не в этом. С этого все начинается. Для того чтобы быть здоровым человеком, нужно прежде всего разобраться в простейших ощущениях. Знаете, что это за растение (указывает на цветок – прим.ред.)?

– Нет.

– Это тулси. 

– Все еще не знаю.

– Тулси – разновидность базилика, который неспроста в ботанике называется ещё «базилик священный». Чувствуете запах?

– Очень-очень слабо.

– Он тонкий. Большинство людей вообще бы не почувствовали. А я чувствую отсюда. Я здесь, а он там (глиняный горшочек с растением – на расстоянии примерно полуметра от Дмитрия – прим.ред.), но я чувствую, потому что я культивирую чувствование. Я хочу чувствовать. Я – человек, который хочет чувствовать. Мне нравится чувствовать.

– Как регулярно нужно заниматься?

– Нужно заниматься каждый день. Вначале это непонятно, вначале никто не занимается каждый день, потому что начинающие ещё не понимают, что это такое, что такое «практика». Практика – это каждый момент жизни. Однажды она становится различима как часть обыденного переживания. Когда вы занимаетесь практикой всерьёз, все для вас становится практикой. 

– Давайте развеем главный миф. В американских фильмах мы часто видим группу людей преклонного возраста, которые трогательно занимаются практикой в парке. Тайцзи можно и нужно пробовать в молодости, юности?

– У меня есть ученики, которым около 20 лет. Однако, как правило, всерьёз люди начинают относиться к регулярной практике уже после 30. По молодости вы очень много получаете от природы даром. Ты должен завести детей, построить дом, посадить дерево, природа готова на это раскошелиться, а после 30 вы всё сделали, природа говорит вам: «Что ж, дорогой друг, можно и на покой». Поэтому подростку тайцзицюань или цигун оценить непросто. Однако, в Китае, где занятия практикой – часть культуры, человек может заниматься сызмальства потому, что так решили его родители. Например, моя китайская мастерша начинала заниматься, когда ей было три года. 

– Как выглядит тайцзи в три года?

– Маленькие детки занимаются ушу, более быстрыми видами гунфу. 

– Практика успокаивает? В  моем помадном обывательском представлении мастер Тайцзы такой всегда спокойный и улыбающийся человек, а практика – прекрасный способ привести нервы в порядок. Вас, например, можно вывести из себя? 

– Вывести из себя можно, конечно, но ненадолго. Важнее то, что у меня практически никогда не бывает плохого настроения. У среднего городского жителя плохое настроение – нормальный режим жизни, кажется, по-другому невозможно. Очень важно научиться пользоваться умом и телом так, чтобы не страдать от этого. Плохое настроение – абсолютно бессмысленная, дурная привычка. От неё можно (и нужно) отказаться. Кто-то скажет: «Отнимите плохое настроение, и что останется от Достоевского?». А я отвечу: «Ну и хрен с ним, с Достоевским». С моей точки зрения, гораздо важнее жить полной жизнью, чем уметь наслаждаться болью – чужой или своей собственной. 

Гневливый человек похож на лошадь в шорах – мыслит узко, поступает неразумно. С развитием практики появляется зазор между побуждением и поступком. Обычно человек действует импульсивно, но с приходом практики мир становится медленнее, время сгущается, и ты начинаешь видеть то, чего никогда не видел – обычный мир, повседневный, очень здешний, такой, каковым он является на самом деле. 

Мир желаемый, но не исполнимый – одно, реальность реального – совершенно другое. Мы не умеем жить реальным, поскольку неуправляемые эмоции застят свет, застят мир. С этим можно справиться. Для этого нужна практика.

 

Израиль, поющая соседка и эта замечательная жизнь. 

– Расскажите о вашем Израиле. Вы жили в России, на Украине и даже на Крайнем Севере. Почему остались здесь? 

– Я пустил здесь корни, мне нравится, что в Израиле каждый может остаться собой, и ему за это ничего не будет. Тель-Авив – особое место, настоящий город чудаков. Возьмите мою соседку. Каждое утро поет нежные сефардские песни. Отношения у нас такие, будто мы родственники, притом что я здесь живу не очень долго, всего год. Но мы каждое утро передаем через забор друг другу фрукты и пироги. Здесь бытует человеческая открытость, которой нет больше нигде в мире.

– Сейчас, здесь в Израиле, вы занимаетесь именно тем, чего вам по-настоящему хочется? 

– Да. Моя профессия – тайцзицюань, я, наконец, занимаюсь только тем, чем хочу. Когда я приехал в Израиль, я был писателем, моя жена – художницей. Нужно было срочно переучиваться, как-то зарабатывать. Но все это в прошлом. 

– Кажется, это и есть счастье.

– Я тоже так считаю. Если ты после 50 делаешь только то, что нравится, значит, жизнь удалась.

 

Беседовала Екатерина Врублевская

Фото: Лия Гельдман