В языковой школе «Это не ульпан» иврит, арабский, идиш и другие языки студенты изучают, слушая современную израильскую музыку, гуляя по южному Тель-Авиву, исследуя актуальную культуру и споря о местной политике. Создатель школы Дэвид Кандел объяснил, в чем проблема традиционных ульпанов и как связаны политика и язык.

*Ульпан – учебное учреждение для изучения иврита – прим.

— Уже в самом названии школы звучит протест. А что не так с ульпанами?

— Мы открыли школу вскоре после протестов «Оккупай Тель-Авив». Нас было пятеро. Кроме меня был еще один преподаватель иврита и три ученика, которые занимались до этого в традиционных ульпанах. Собравшись мы стали придумывать название. Были всякие варианты — “Ulpan Bikoret” [«Критика» — ивр.], «Ulpan Altenativi» [«Альтернативный» — ивр.], “Cool-Fun-Ulpan” [«Классный-Веселый» — англ.] и прочие дурацкие идеи, ни одна из которых нам по-настоящему не нравилась. Поэтому мы начали называть его просто «Не ульпаном» — до поры до времени, пока не придумаем чего-нибудь получше. Но в итоге имя прилипло. Во-первых, оказалось, что оно удобно для брендинга — если мы устраиваем вечеринку, то называем ее «This is not a party» [«Это не вечеринка»], устраиваем кинопоказ, называем его «This is not a movie night» [«Это не кинопоказ»]. А, во-вторых, мы действительно НЕ ульпан, в наших принципах написано, что «иврит — наш приоритет, но далеко не единственный».

Для большинства учащихся первая ассоциация со словом «ульпан» — «скука». Мы хотели создать школу, куда теоретически может прийти даже израильтянин и ему будет интересно. На занятиях мы не зубрим таблицы глаголов, у нас нет никаких упражнений, зато у нас есть повестка дня.

— Что это значит?

— Мир, равенство и солидарность — это те ценности, которые мы хотим продвигать. Большинство наших преподавателей — левых взглядов, в то время, как системой ульпанов управляют скорее правые националисты. Так что дело не только в скуке, а в том, что картина мира, которую транслируют в ульпанах — это довольно поверхностное отражение израильской действительности. Одна из моих коллег, американская китаянка, ходила сначала в обычный ульпан в Неве-Цедеке. Однажды, когда на уроке обсуждали еврейские праздники, она позволила себе какое-то критическое замечание. В ответ учитель сказал: «Слушай, ты же не еврейка, так что этот разговор вообще не для тебя». В ульпанах, если ученик выражает сомнение, критику или начинает обсуждать политические или социальные реалии — преподаватель затыкает его и быстро меняет тему разговора. Мы же, напротив, хотим этого разговора.

Один наш друг проводил исследование учебников, по которым в ульпанах преподают иврит. Он обратил внимание на то, что во всех учебниках речь идет о жизни в Израиле — но ни в одном из них ни разу не упоминаются арабы. За исключением одной книжки, где представлен такой примерно текст: «Я — Франсуа, я из Франции, я говорю по-французски. Я Карл, я из Германии, я говорю по-немецки». Иллюстрации к упражнению показывает стереотипные образы людей разных национальностей. И есть там человек в платье и тюрбане: «Я египтянин, я говорю на арабском». Выходит, в разговоре про израильское общество вообще нет упоминаний о палестинцах. Большой и важный кусок местных реалий просто замалчивается.  

— Споры о политике не отвлекают от изучения языка?

— На самом деле это и есть самый интересный способ учить язык. Потому что послушать хорошую песню — приятно, но куда интереснее узнать, какое влияние эта музыка имела на общество и какие скрытые смыслы спрятаны за ее словами.

Многие думают, что обучение языку — это политически нейтральное занятие. Вот неправильные глаголы, вот грамматические времена — казалось бы, какая уж тут политика? На самом деле, не бывает нейтрального образования. То, каким словам мы обучаем, а каким не обучаем — это всегда выбор. И даже в, казалось бы в невинных, предложениях, типа «Папа пошел на работу, мама готовит пирог» — содержатся гендерные роли, которые транслируются как норма. Язык — это культура. Обучая языку, вы обучаете культуре. И в «Не ульпане» мы помним об этом. Мы не пытаемся соблюдать нейтралитет. Мы хотим влиять на общество.

В израильском обществе на «олимов» (репатриантов – прим.) порой смотрят как на людей второго класса. Если человек говорит о политике с акцентом, ему отвечают: «Ты просто не понимаешь, ты тут новенький, ты даже в армии не служил — так что не тебе судить». В итоге, большинство новоприбывших остаются за рамками политической дискуссии в стране. Мы же создали безопасное место, где новые иммигранты могут узнавать о современном Израиле, задавать любые вопросы, высказывать свое мнение и не боятся, что на них посмотрят свысока. И, конечно, они делают это на иврите.

— В 2014 году израильское Центральное бюро статистики провело исследование всех российских иммигрантов, приехавших в Израиль в течение 25 лет после распада СССР. Оказалось, что 45% людей старше 20 лет говорят, что их уровень иврита низкий или средний, 36% читают с трудом. Мы, конечно, ленивые. Но только ли в нас проблема или тут есть какая-то системная ошибка в работе государственных ульпанов?

— Я видел, кажется, исследования 2007 года, в которых сообщалось, что большинство людей, окончивших шестимесячные интенсивные курсы иврита в ульпане, по-прежнему чувствуют, что не знают языка. Хотя шесть месяцев — это очень долгий срок. Я действительно слышал из разных источников, что государственное языковое образование переживает тяжелый кризис. Ученики ульпанов делают в классах тоже, что делали их предшественники пятнадцать лет назад — хотя образовательные подходы в мире с тех пор поменялась кардинально. Очевидно, что государственные ульпаны нуждаются в обновлении.

— В принципах вашей школы написано, что вы придерживаетесь подходов критической педагогики. Что это значит?

— Критическая педагогика — это течение, которое появилось в 1960-е году в Бразилии благодаря идеям психолога и педагога Паулу Фрейре. Он создал систему обучения грамотности бразильских крестьян с сахарных плантаций. Он понял, как важно, чтобы ученики были активными участниками образовательного процесса, чтобы образование использовало актуальные для учеников темы и давало им возможность сохранять критический взгляд на вещи. Основа его теории — в понимании, что никакое новое знание не может приниматься за данность. Все должно подвергаться критическому взгляду. Что бы ни говорила церковь, правительство, газеты, учителя — все подлежит сомнению и осмыслению. Именно этим мы и занимаемся в «Не ульпане» — мы не уходим от сложных вопросов, напротив, мы ищем противоречия в том, как устроено израильское общество и пытаемся их осмыслять.

— Вы сказали, что «Это не ульпан» появился после движения «Оккупай Тель-Авив». Многие критиковали его за отсутствие внятной повестки, целей и требований. И действительно, волна протестов рассосалась, ничего толком не изменив в реальности. Но, видимо, для вас это имело некий больший смысл?

— Знаете, протесты 2011 года — это был последний раз, когда в воздухе Израиля витал оптимизм. С тех пор — сплошная депрессия. Одна моя подруга улетела на каникулы до начала летних демонстраций и вернулась уже осенью, когда все закончилось. Когда мы встретились, я сказал ей: «Кажется, ты тот редкий человек, который может сказать, что вернулся в лучшую страну, чем покинул». Так мы тогда чувствовали. Для людей моего поколения движение «Оккупай Тель-Авив» дало мощный заряд — мы почувствовали, что в состоянии что-то создавать, что-то строить. И пускай у нас не было четких целей, но мы чувствовали, что у нас есть силы.

Наш слоган был “Ha um doresh zekek hevrati” — «Люди требуют социальной справедливости». У ивритского глагола «требовать» есть второе значение — «интерпретировать». Так что каждый интерпретировал протест по-своему. И гуляя по бульвару Ротшильда можно было видеть, как одни выступают за экологию, другие за бездомных, третьи — за права рабочих. Может быть и хорошо, что у нас не было общей повестки. Каждый тогда мог получить заряд, чтобы продвигать свои идеалы. Кто-то открыл бар после протестов, что-то начал политическую карьеру, а мы создали школу.

Сегодня израильское общество гудит идеями «стартап нации». Все хотят создать новое дело, раскрутить его, продать, побольше заработать и снова открыть новое дело — и так по кругу.  Это не плохо, в израильских стартапах есть отличные продукты и идеи. Но все вместе это похоже на большой мыльный пузырь, который вот-вот лопнет. Сегодня люди больше не хотят создавать институты, а жаль. В то лето 2011 года мы хотели строить новое общество.

— Что вообще такое «Это не ульпан» — некоммерческая организация или бизнес, сообщество, школа или движение?

— Мы и то, и другое, и третье. Мы — альтернативная языковая школа. Наши занятия платные, но зарабатываем мы только на зарплату сотрудников. У нас нет цели разбогатеть — в этом смысле мы скорее НКО. Наша цель – создать сообщество людей, изучающих иврит и активно участвующих в жизни израильского общества. Мы, действительно, движение — наши ученики уже открыли такие же школы в Иерусалиме и Лондоне.

— Напоследок хотела спросить вас про йогу. Я понимаю, что сегодня ни одно городское событие или фестиваль не может обойтись без йоги, но языковые занятия с йогой — это что-то новое. Это просто дань моде или есть и тут некий больший смысл?

— Мы, конечно, подвержены моде, глупо отнекиваться. Но дело не только в этом. Физическая активность помогает сконцентрироваться. Ежедневное повторение одних и тех же упражнений помогает запоминать слова, связанные с телом и движениями — «Руки вниз, руки в сторону, спину прямо, дышите…» — это приятный способ как следует запомнить эту лексику. К тому же йога учит в первую очередь слушать себя, а не инструктора. Это очень созвучно идеям критической педагогики. Ну и, наконец, когда мы занимаемся физической активностью, то часто выглядим нелепо и принимаем это спокойно. Так же и с языком — когда мы учим новый язык, то разговариваем нелепо и смешно — и это нормально. И в «Не ульпане» мы учим новый язык и не боимся выглядеть смешно.