Любители современного искусства в Израиле знают Зою Черкасскую как отважного авангардного художника, склонного к эпатажу, гротеску и черному юмору. Но на последней выставке в галерее Розенфельд было видно, что художница спустилась с авангардного Олимпа к нам, простым людям наших дней. Каждую работу с выставки я бы унесла и повесила у себя дома, так мне они понравились.

Мне говорили, что в последнее время Зоя выходит в народ, рисует с натуры, заставляет позировать друзей и знакомых. Мы встретились в мастерской художницы за кружкой чая, и я сразу спросила у нее, что кроется за этой переменой стиля.

Зоя приехала в Израиль из Киева в 15 лет. Училась рисованию и живописи в художественной школе по классической системе, которая требовала полной отдачи ученика для скрупулезного постижения техники рисунка и живописи: сначала научись правильно рисовать, а уж затем, если есть талант, можешь заняться творчеством. Система эта полностью противоположна западному подходу, где ребенка постоянно поддерживают и хвалят, а творчество и самовыражение идут впереди техники. Зоя видит Киев в сказочной ауре — красивые европейские улицы, огромные парки, косы с большими бантами, девочки с мячиками гуляют с мамами и бабушками, мальчики в рубашечках и на велосипедах. «Почти под каждым деревом в парке прятался эксгибиционист в пальто», — смеется Зоя. Она показывает свой детский рисунок: два советских алкоголика пьют и закусывают на дворовой скамейке. Учителя Зою не хвалили, не принято было, но в конце года ставили пятерки.

Когда семья переехала в Израиль, Зоя Черкасская пошла учиться в другую художественную школу — Тельма Ялин (в Гиватаиме). Ее приняли очень хорошо, но методика обучения была уже другой, а слово реализм — ругательным, так что Зоя поначалу пребывала в шоке. Она продолжила рисовать для себя, как ее учили в Киеве, и одновременно приобщалась к современному искусству. После Тельмы Зоя продолжила обучение в колледже HaMidrasha, куда ее приняли сразу на второй курс.

Мое знакомство с творчеством Зои Черкасской началось с иллюстраций Пасхальной Агады (2001-2002). В этом фундаментальном произведении 25-летняя художница объединила русский модерн начала XX века, сакраментальные квадраты и прямоугольники Малевича с традициями средневековых еврейских манускриптов. И приправила все молодым бесстрашным юмором.

Персональная выставка Action Painting в выставочном зале Елены Рубинштейн в 2006 году привлекла особое внимание публики и критиков. Большие полотна изображали просторные залы музеев современного искусства, но там происходило что-то невообразимое — гиперболизированные кровавые сцены в духе современного кинематографа перемежались с кучами экскрементов, ожившими монстрами и дикими зверями.

Зрители видели их на картинах, в которых были такие же залы с картинами и зрителями, рассматривающими нарисованные картины в своих нарисованных залах. Реальность увеличила размерность до четырех, пяти и шести. Похожий эффект можно почувствовать в итальянских соборах времен Ренессанса с их грандиозными фресками на стенах. Критики бросились объяснять, как правильно осмыслить замысел художницы. Эффект расширения пространства сохранялся до окончания выставки и закончился вместе с ней. Храм беспощадного современного искусства закрылся.

Несколько лет с перерывами Зоя Черкасская провела в Берлине, в гигантской тусовке художников со всего мира. За чаем Зоя развеяла мое романтическое представление о новом Париже. 50 тысяч художников, и большинство из них авангардисты-концептуалисты, в одном городе — это перебор. В Берлине она познакомилась с Авдеем Тер-Оганьяном, беженцем из Москвы, осквернителем святынь и ниспровергателем авторитетов времен перестройки.

В 2008 году они сообща устроили в Берлине выставку осквернения и ниспровержения авангардного искусства под названием Olga Sviblova is Shit or TheEnd of the Critical Discourse. «Хорошо похулиганили, было весело,» — вспоминает Зоя.

В 2011 году Черкасская с близкими коллегами организовали группу Новый Барбизон. «Наш манифест», — усмехнулась Зоя,-» немного устарел, пора подкорректировать». Все пять участниц группы получили классическое художественное образование в Союзе. Название — Новый Барбизон — связано с французским товариществом Барбизон, к которому принадлежали Теодор Руссо, Франсуа Милле и Камиль Коро. Барбизонисты останавливались в единственной гостинице в деревне Барбизон, недалеко от Фонтенбло, и рисовали на пленере, что было революционным решением.

Эти художники, создавая интимные пейзажи, впервые в истории искусства отнеслись к природе не как к романтическому обрамлению сюжета картины, а как к самостоятельному субъекту искусства. К старикам в Барбизон на пленер потянулись подросшие к тому времени молодые художники, будущие прославленные импрессионисты: Клод Оскар Моне, Огюст Ренуар и другие.

Из Манифеста New Barbizon: Our creative paths developed differently, but at some point we all returned to painting from observation. This return occurred because we got tired of the self-reflecting culture and the process of diving into one’s internal context. We didn’t want to continue to play with words, which became a substitute for people’s eyes! We want to understand and reflect reality.

Новый Барбизон зовет художников вперед к прошлому и назад в будущее, призывает оттачивать мастерство, не бояться хорошо скомпонованных композиций и красивых цветовых решений, зовет искать вдохновения у природы городских джунглей и рисовать с натуры. Главное для «Новых Барбизонисток» — пристальное изучение окружающей жизни. Минимализм и концептуальность стали для них старомодными и скучными. «Dadaism is dead» — так написала Зоя Черкасская на одном из своих рисунков. Живопись наконец-то ожила и заговорила на своем привычном языке.

Сейчас Зоя работает над серией картин, посвященной русской эмиграции начала 90-х годов. О том, что покинули люди в Союзе и том, с чем они встретились в новой стране. Некоторые сюжеты парные. На одной картине жизнь советского микрорайона на фоне белоснежного снега, а на другой жизнь серо-желтого шикуна на задворках израильского города. Ни та, ни другая не сулят ничего хорошего.

Зоя показала мне эскизы: вот грустная русская бабушка вяжет у окна в котором видны минарет и пальма, жалко, что не слышно заунывного пения муэдзина. Вот кровавая сцена брит-милы взрослого эмигранта из России, со зверскими хирургами в зеленых масках, вот русский некошерный магазин в Бат-Яме. Узнаваемый быт узнаваемых типажей в бедных съемных квартирах, спешно отремонтированных коренными жителями страны. Нелегкое время, для некоторых оно характеризуется провалами в памяти. Зоя запомнила и увековечит.

Зоя Черкасская делает одно, задумывает другое, а мечтает о третьем. Она дважды гостила в деревне мужа Сани, беженца из Нигерии. Сейчас они строят там дом, осталось доделать крышу. Африка — новый и сильный источник вдохновения. Экзотика, яркие цвета, загадочные черные лица, музыка, пышущая первозданной силой природа — сложно оставаться равнодушным перед таким натиском, но не каждый может обратиться к этому со всей душой. Для этого надо быть бесподобной Зоей Черкасской, которая мечтает повторить подвиг Гогена.