На этой неделе Таша Карлюка и Алекс Замошкин, он же Замошик, отправились в путешествие по Израилю на велосипедах. О том, что они увидели, с кем познакомились, и что поняли в первые три дня своей поездки — в этой, самой первой, главе их путешествий.

17 апреля. День Первый.

В багажнике автобуса пять ящиков с пятью гигантскими тыквами. Два велосипеда. Проехал маленький грузовик наполненный курицами. И Замошик, пока, доставал свой фотоаппарат из носка, курицы уехали.

Я уже успела влюбиться в солдата, а Замошик оставить записку на столе у девушки, у которой ночевал сегодня, что, если она захочет, он вернётся к ней на первом же автобусе.

Мы раздолбаи. Ну, вы знаете. У нас пол кило фиников, миндаля. И мы не знаем, где будем ночевать сегодня. Завтра. Послезавтра. И дальше тоже не знаем ничего. Знаем одно. Через два часа мы в Кирьят-Шмоне.

Мы вышли из автобуса. Куда теперь? Без понятия. Сидит женщина.

— Куда нам поехать? — спрашиваю.

— Поезжайте в Метулу.

И мы уже ехали, но Замошик захотел хумус. Он всегда хочет хумус. У меня принцип. Я в ресторанах не ем. Я захожу в магазин, покупаю еду и иду домой, или в парк, или на лавочку. Замошик другой. Он всегда берет большую порцию, вторую ложку для меня и приказывает есть. Пока я ходила в туалет, он очаровал официантку Ошер, договорился, что мы у неё переночуем. Я думала, будет как обычно — он попросит меня пойти погулять, а после возьмется за официантку, но у Ошер есть парень.

Мы ехали к ним в киббуц «Дан» два часа. По дороге к ним мы делали остановки. Поле с колосьями. Магазин велосипедов Симхи, который, по словам Замошика, меня захотел. И я не знаю, обрадовалась или огорчилась, что со мной был мужчина…

Молодой человек Ошер — Амит с лохматой головой. Он кормил нас вьетнамскими спагетти по-флотски с жареным кешью и овощами. Тупое шоу по телевизору, которое они не пропускают. Травка. Если вам хочется травки, поезжайте в израильскую деревню — здесь она всегда есть. Они прекращали говорить только, чтобы вдохнуть. Воздуха и травы. Ошер и Амит вместе принимали душ. А потом из их комнаты доносились странные, но короткие звуки. В израильских деревнях всегда много травки и секса.

В семь утра подъём.

18 апреля. День Второй.

Ошер и Амит живут немного как бомжи. Пляжными подстилками с Бобом Марли завешены стены, диван и кресло в каких-то пятнах, мусорное ведро стоит в центре гостиной, в раковине немытой посуды, наверное, за неделю, подушка, на которой я спала, воняет сыростью, старостью и напоминает мне дачу моих бабушки и дедушки.

Им около двадцати пяти. Она — официантка, он убирает комнаты в Кфар Нофеш. Живут в киббуце «Дан», потому что дёшево, потому что тихо, потому что в сентябре они хотят уехать в Индию на полгода — копят деньги. Для Замошика они типичные израильтяне, для меня это что-то новое, пока ещё неисследованное.

Рано утром, скрепя дверцей холодильника, Амит встретил меня в трусах, не стесняясь обнаженной груди, которая больше моей. В 7:20 мы вышли из их дома. Они на работы, мы — без каких-либо планов.

— Увидимся!? — спросила Ошер.

Не думаю. Мы едем дальше. Не знаем — куда, но дальше.

— Я забыл телефон у них дома, — сказал Замошик через двадцать минут. Номер телефона Ошер был у Замошика на телефоне. Нам оставалось одно — ждать, когда ребята вернутся с работы. Двери были открыты, у входа — стол для пинг-понга. Вошли. Там сидели трое пожилых людей, завтракали. Внутри белый экран для просмотра фильмов, пианино, мягкие стулья с подушками, стол. Они пригласили к себе. Кофе, пирожное, салат. Этим местом оказался местный моадон — клуб в кибуце «Дан». Мы оставили здесь все наши вещи и поехали кататься.

Киббуц «Дафна». Три часа здесь мы провалялись на лужайке. Кофе по 12 шекелей. Туалет с картиной импрессиониста на стене. Магазин женских платьев и пуфы под деревом. Но самое лучшее — книга «В дороге» Джека Керуака, которую мы читали вслух, по очереди.

Потом был лес с израильскими танками и олененком. Поле с трактористом, пчелиным роем и водопад. Замошик боится пчел и не хочет умереть как Маколей Калкин в фильме «Моя девочка». Это было кино, из-за которого Замошик рыдал как девочка. Ему было 10 лет. Он сидел в кинотеатре, один, под Хайфой где-то. Замошику было жалко мальчика, — его покусали пчелы и он умер.

Кемпинг с мозаикой везде: на стенах туалета, на полу, памятники из мозаики — манекены, слон. Яков — хозяин этого места — предложил нам остаться, и мы бы остались, будь у нас палатка и не будь его похотливых взглядов. Поэтому уехали. Он подсказал нам короткую дорогу до кибуца «Дан». Она проходила через тёмный лес, кладбище, и реку, где на нас напали мошки. Их было миллион. Замошик ехал в очках, я с закрытыми глазами. Мне было страшно очень. Моё богатое воображение рисовало, что в кустах нас ждут друзья Якова. Меня изнасилуют, Замошика побьют. Но Яков оказался прав, путь был действительно коротким. Через 15 минут мы забирали телефон Замошика. Амит снова встретил нас в трусах.

Лидия и Яэль. Яэль играл в бридж в моадоне, куда мы приехали забирать свои вещи.

— Вы не знаете, где можно принять душ?

— Знаю, у меня дома.

Люди нас знают минуту. Предлагают у них переночевать, принять душ, поужинать, оставить вещи. Это не один человек, и не одна семья! Каждый, кого мы встречаем, предлагает нам что-то. Почему они нас пускают, предварительно не спрятав деньги, украшения, серебряный набор ложек?

Что за страна? Что за люди? Чёрт!

Мы не хотели наглеть, просить, принимать приглашение, мы нашли место для ночлега. Им оказался спортзал. Настоящий, огромный спортзал с баскетбольными кольцами и т.д.

19 апреля. День Третий.

Спали ужасно. Замошик на коврике для йоги, в спальнике, я на палатке, укрываясь спальником тоже. Пол твёрдый, тело болит, но зато в спортзале. Впервые. Кроме нас было ещё трое туристов — канадец и пожилая немецкая пара. Немец и канадец храпели, немка спала в трусах редко прикрываясь, Замошик сопел, я тоже, наверное, что-то делала, обычно говорю во сне. Зато спортзал. Впервые.

Все куда-то исчезли раньше нас, в часов семь утра, я через час поехала кататься на велосипеде, около девяти Замошик проснулся от странных звуков. Дети лет восьми — их было десять — перекидывали через него баскетбольный мяч. Зато в спортзале спали.

На веревке у входа висит бельевая веревка, а на ней мои полотенце, носки. У входа на полу коврик с буквами «My home», и я подумала, что отчасти это правда, пусть даже дом на ночь.

Когда Замошику вконец надоели летающие над ним мячи, а мне надоело кататься, когда кофе было выпито, а бананы с бурекасами (слоеными пирожками — прим.) съедены, мы отправились в дорогу.

Это было ужасно. Вы не представляете, насколько. Жарко, горки, вода в наших бутылках почти сразу стала горячей, её невозможно было пить. Нам приходилось тащить наши велосипеды, груженные рюкзаками, спальниками, палаткой, бутылками, консервами. Мы останавливались, ныли, немного ненавидели друг друга. Меня бесило, что Замошик говорил, мол, невозможно идти с грузом, глупо идти непонятно куда — а ведь правда, у нас не было плана, мы просто ехали, шли, ползли, мы снова не знали, где будем ночевать, что есть, что смотреть; Замошика, наверняка, раздражало моё:

— Все будет хорошо. Мы встретим хороших людей. Главное верить. Нам повезёт. Я знаю, несмотря на сложности сейчас, в конце все будет отлично.

Мы хотели оторвать друг другу головы. Я его слишком практичную, пессимистичную и продуманную, а он мою — чересчур нелогичную, оптимистичную и романтичную.

В какой-то момент возле нас остановилась армейская машина. Вышел солдат, спросил — все ли с нами в порядке, оставил нам три литра холодной воды, которая через 15 минут стала тёплой и делала наши велосипеды каждый на полтора килограмма тяжелее.

Через пару часов мы сидели на обочине, наши велосипеды лежали на земле, мимо нас проезжали армейские грузовики, танки, нас окружали минные поля, а мы смеялись. Не помню отчего — дурацкие шутки, которые, если повторить сейчас, окажутся несмешными.

Мы вошли в ливанский ресторан, который больше напоминал советскую столовую, не потому что хотели есть, нам просто хотелось почувствовать себя людьми, хотелось заботы и пристанища. Было много специй, хумус с мясом и жареный хлеб в салате. Ресторанчик был на улице, было много пуха и, пока Замошик смотрел в карту и думал, куда нам ехать дальше, мы с официанткой сжигали пух. Ну, знаете эту дворовую игру? Мы с мальчишками постоянно в неё играли. Очень красиво — горящий пух.

Нам очень хотелось в Мадждель-Шамс — в друзскую деревню, это в северной части Голанских высот. Потом решили ехать в Неве Атив — израильский киббуц, он ближе деревни друзов. Мы ехали, в начале сидя на велосипеде, потом снова, волоча их за собой. Замошик сказал:

— Возвращаемся назад.
— Не хочу туда, где были. — ответила я.
— Что ты предлагаешь?
— Не знаю…

Замошик ехал, я послушно следовала за ним. Хотелось плакать.

— Замошик, остановись! Давай ловить тремп!

Он не любит просить, обращаться за помощью, всегда надеется на себя и свои силы, я напротив, — но, если прошу, то прошу лишь о том, что бы я, если бы ко мне обратились за помощью, смогла бы сделать.

— У тебя есть двадцать минут.

Я выторговала тридцать, оставила его на обочине с велосипедами, всеми нашими вещами и пошла на место, где если и возможно поймать тремп, то только здесь. Это было в метрах пятидесяти от него. Кроме меня здесь стоял религиозный еврей с пятью детьми — им тоже нужен был тремп, иногда останавливались машины — люди выходили из них, чтобы отдохнуть, посидеть у ручья, который протекал вдоль дороги. Никто особо не верил в мою идею:

— У вас все-таки два велосипеда. Это сложно. Мы не знаем…

Прошло минут семнадцать. Машины останавливались, но не те, которые нам подходили, — нам нужен был тендер, куда бы поместились наши велосипеды. Времени почти не оставалось, и самое ужасное, я понимала, Замошик прав — нужно возвращаться, пока не стемнело — дороги опасные, кругом крутые подъемы, ближайшие деревни, и вообще, какой-либо намек на цивилизацию в километрах десяти. Мне хотелось рыдать.

Это был белый тендер. В салоне сидел смуглый парень в грязной робе, без обуви, с дырками на носках.

— Мне нужно в Неве-Атив.
— Поехали.
— Нужно забрать друга. У нас вещи. И два велосипеда…
— Два велосипеда? Думаю, не поместятся.

И действительно. Его багажник был заполнен наполовину. Места не было.

— Конечно же, поместятся! Велосипеды небольшие! — крикнула я.
— Хорошо, давай попробуем…
— Подожди три минуты. Я за ними сбегаю.
— Садись в машину, поедем вместе.

Я нашла тремп за 19 минут.

Наш герой в дырявых носках оказался друзом. Его дом — дом его родителей, где он сейчас живет, находится в Мадждель-Шамс.

— Переночуете сегодня у нас. Я покажу вам нашу деревню.

Красивый дом с коврами, с портретами усатых мужчин на стене, которые больше напоминали кубанских казаков. Мама, отец, сестра, племянники, пожилые женщины в парандже. Бульон с курицей, картофельная запеканка, друзские лепешки, сыр, фаршированные перцы, варенья нескольких видов. Все сделала мама Зи.

Они обязательно снимают обувь, прежде чем войти в дом. Мне это очень понравилось. Для них дом — это священное место. Для друзов вообще очень важны дом, семья, быт. У них это заложено в голове. Наши беспечность, стиль жизни и путешествие на велосипедах вызывали у них лишь снисходительную улыбку.

Мы сели в машину Зи, и он два часа катал нас по друзским деревням. Много бетонных домов, ни одного дерева, как и внутри домов — ни единого вазона — они этого не любят.

Дом родителей Зи находится у подножья горы Хермон, рядом с сирийской границей. Мадждаль-Шамс — территории, полученные Израилем в ходе Шестидневной войны. Это самое крупное из четырёх друзских поселений в Голанах и самый высоко расположенный населённый пункт во всём Израиле. Находится под израильской юрисдикцией. Тем не менее, почти все жители деревни сохранили сирийское гражданство.

Когда-то это была Сирия, потом появилась граница, и теперь люди, живущие в Израиле, не могут попасть к своим родным в Сирию и наоборот. Встречаются в Иордании.

Еще лет пять-десять назад они перекрикивались друг с другом через рупоры. Этому месту даже название дали — Ар hаЦеакот — Гора Криков.

Зи пригласил нас в бар, он сыпал в свое пиво соль. Зи полгода сидел в американской тюрьме  за нелегальное пересечение границы. Зи, которого мы встретили в дырявых носках, сейчас перед нами в чистой клетчатой рубашке, ему завтра вставать в пять утра на работу.

Нам постелили в комнате, которая больше напоминала кальяную с матрацами на полу и с огромной картой мира на стене. Зи, Замошик и я, каждый нашел на ней место в котором родился. Мадждель-Шамс, Нижний Тагил, Киев. Невероятно…

Из нашей комнаты был выход на балкон. Через окно.

Арабское название Мадждаль-Шамс происходит от арамейского «солнечная башня» — из-за высоты деревни лучи рассвета освещают её первой. Когда я встречала рассвет, то не могла поверить, что ещё вчера мы спали в спортзале, и из окна была видна граница с Ливаном, а сейчас — Сирия.

Ночью я повесила на балконе сушиться свое платье. Утром, от сильного ветра, оно оказалось в другом конце веревки и Замошик сказал, если бы за ночь Сирия и Израиль поменяли границу, я бы могла остаться без платья. И я очень обрадовалась, что мое платье — все еще мое.