О том, как вообще мы здесь оказались, читайте в Главе 1.

20 апреля. День Четвёртый.

У нас с Замошиком — но он попросил его называть Александр Львович — родилась, как нам показалось, гениальная идея. Мы оставляем большую часть вещей в доме друза Зи — одежду, инструменты, запасные камеры для велосипедов, палатку, спальники — тем самым делая наши велосипеды легче и путешествие, соответственно, легче тоже. Мы договорились с ним, он согласился. Это было вечером.

Утром, за минуту до отъезда, мама Зи сказала, что это плохая идея — они не хотят брать на себя ответственность и лучше нам все забрать.

***

Таких крутых спусков я ещё не видела. Но мы это сделали. Знаете, мне иногда кажется, что мы герои книги «Старик и море». Конечно же, мы никакие к черту не герои, это даже испытанием назвать нельзя, и нашим жизням почти ничего не угрожало пока, но ещё три дня назад наши жизни были другими.

Мы вошли в кафе, которое недалеко от дома Зи, чтобы выпить кофе и подумать — что дальше. В туалете на двери был приклеен плакат: украинская девушка в вышиванке, а рядом с ней бутылка водки.

Решили ехать в киббуц Одем, там живёт человек, у которого есть хостел. Но кроме того, он занимается каучсерфингом — бесплатно пускает людей к себе домой.

Дорога в Одем проходит через друзскую деревню Масада. Проезжая через жилой квартал, мы увидели, как молодые мужчина и женщина машут нам из окна. Мало ли. Нас часто путают с туристами, чаще всего со шведами, может, у них так принято — махать из окна туристам.

Через минуту мы были в их доме, они нас пригласили к себе. Оказалось, мы с ними виделись за день до этого, на дороге около ливанского ресторана, когда ловили тремп.

Мы проговорили часа три, попивая кофе. Он с красивыми глазами и ямочкой на подбородке, она — улыбчивая, робкая, мама троих детей. Ему 46, она на десять лет младше. Я не знаю, что вам сказать более. Эти люди запрограммированы на семью, устройство быта. Они строят свои дома по двадцать лет и для них это нормально. Глава семьи никогда не выезжал за пределы Израиля. Их устраивает такая жизнь, другой они не знают. Но нам понравилось в этом доме, не хотелось уходить.

Потом была фалафельная, она, если верить Зи, лучшая в этих краях. Её хозяин, он же официант, в одной руке вынес двадцать тарелок с фалафелями, питами, хумусами, тхинами, салатами, шашлыками для солдат, которых было около десяти.

Фалафель, посыпанный кунжутом, это вкусно.

***

Дорога к Одему, она такая: слева и справа деревья. Бесконечность. Мне сложно привыкнуть к этому. Сложно не удивляться. Я знаю, Израиль — не пустыня. В украинских Карпатах так же, но там ты ожидаешь это увидеть, а здесь — нет.

В хостеле мест не оказалось. Хозяин хостела оказался не самым приятным человеком. В общем, видеть нас он был не рад. С одной стороны, он прав. Он ежедневно видит таких, как мы:

— Мы туристы; негде жить; много места не займем; у нас есть палатка; обещаем не мусорить, бла-бла-бла…

Но через двадцать минут стемнеет, и ехать по дорогам, где и днём велосипедистам не очень рады владельцы автомобилей, в поисках кемпинга или хостела, не самая хорошая идея. Он не особо верил в нас, в то, что нам удастся найти здесь себе ночлег.

Её  зовут Мири. Она сидела на детской площадке. Прекрасная, с годовалой дочерью, беременная. Не могу объяснить, почему я выбрала именно её.

— Здравствуйте. Мы с другом хотели переночевать в хостеле, но там нет мест, мы на велосипедах путешествуем по стране. Мы можем поставить нашу палатку в кибуце, где-то?
— Вы можете поставить её у меня в саду.

Мири тридцать один, её мужу (мы с Замошиком не запомнили его имя, пусть будет Сережа) через месяц тридцать. Ещё до замужества Мири и ее подруги делали «Швиль Исраэль». По утрам они ели тунец, ехали по пустыне, сидя на крыше джипа, потому что внутри машины не было места, как-то две недели были без душа.

Мири прекрасна. Её движения, жестикуляция, быстрая речь, улыбка. Глупость, но я запомнила, как она вытирает руки полотенцем и бросает его на спинку стула.

Сережа был самым тяжелораненым во Второй Ливанской войне, и выжил чудом. Некогда красавец — мы видели его фотографии «до», сейчас с небольшой дыркой в шее, которая не так бросается в глаза, как его левый глаз… Не хочу об этом.

Потому что весь вечер мы смеялись и почти не говорили о войне.

Он говорил, что его жена может жрать, сколько хочет и не толстеть, а ему приходится считать каждый кусочек. Замошик вот тоже, каждый день на ремне сдвигается на одну дырку в сторону похудения, хотя жрет больше меня, но ему худеть нельзя категорически.

Сережа рассказывал, как еще будучи молодым, они с другом захотели учиться управлять каяками. В их деревне жил человек. Русский, всегда пьяный, от него разило водкой постоянно, и этот мужчина оказался чемпионом по каякингу. Они стали его учениками. После его тренировок служба в израильской армии казалась детским садом. Сережа вспомнил историю, как Учитель заставил их встать под лошадью и поднять ее плечами. А вскоре они стали чемпионами по каякингу, и до сих пор никто не может побить их рекорд.

Мы спали в палатке в их саду. Рядом с их домом, точнее с караваном. Их дом — караван. Оба из богатых семей с 50 гектарами земли, с домами, но им захотелось начать все с чистого листа. Вместе.

В их саду мы спали в палатке. И лишь тонкая ткань нашей временной хижины отделяла нас от того дерева, от того цветка и муравья того. Неплохо звучит.

 

 

21 апреля. День Пятый.

Утром, когда мы ели омлет на их кухне, а Мири подметала  в коридоре, к ним в ванную влетела ласточка. Непонятно как — ведь окно было закрыто.

Хороший знак, мне кажется.

Вскоре.
Ласточка улетела. Мы уехали. А Мири осталась дома, готовиться к Песаху.

Отъехав совсем немного от дома, Замошик увидел на высокой горе стадо баранов. Их было слишком много, гора слишком высокая. И они двигались, на месте не стояли. Маленькие, черные, белые, коричневые точки на зеленом. Замошик достал свой пленочный фотоаппарат и как хорошо, что это останется не только в памяти. Пытаюсь вспомнить, видела ли я что-либо прекраснее, наверное, да, но вспомнить не могу, что.

И даже его слова: «Пойду, отолью», — не испортили того волшебства.

— Поехали пораздражаем хозяина хостела? – предложила я.

— Опять ты за своё! Я не хочу!

Я вошла в хостел, Замошик почти сразу пришел тоже. Хозяина не было, были волонтеры. Внутри было хорошо. Очень хорошо. Специи, крупы по стеклянным банкам, каждая из которых подписана. Бутылки пива по 15 шекелей. Булочки с корицей на столе. Гамаки. Стираное белье, пахнущее стиральным порошком. Мы сидели с волонтерами на кухне, говорили. Мне было одиноко, они говорили по-английски, я ни черта не понимала, не хотела просить переводить, и через пять минут, когда мне надоело делать вид, что я их понимаю и мне с ними интересно, я пошла в сад.

— Я идиот, – повторяла себе. – Гуманитарный идиот. Английский ни черта не знаю, иврит лучше, но тоже не очень.

Перед уходом я пошла в туалет, где вся стена была обклеена маленькими листиками с одним словом на каждом. Я украла один, со словом «Sure». Когда мы выехали из кибуца, я рассказала Замошику о своем воровстве и предложила, чтобы он в каждом месте, где мы будем останавливаться, что-то свое забывал, а я воровала.

Дорога была прекрасна, кругом зелень, разноцветные коровы.

— Какой сильный ветер! – сказал мой меланхоличный друг.

— Не беси! – крикнула я.

Помню сзади кто-то нам посигналил. Судя по громкости, машина была большая. Замошик ехал впереди, я за ним. Было как в замедленной съемке. Я почему-то не вовремя нажала на тормоза, и мое колесо коснулось колеса Замошика, по левую руку проезжал грузовик, он снова сигналил. Я думала о чем-то прекрасном. Сильный ветер. Я упала на дорогу.

Это было круто. Ведь я еще не падала с этого велосипеда. Мне было неинтересно, что есть немного крови. Меня больше интересовало не запачкать ею одежду, и как там мой велосипед. Погнулся руль. Замошик быстро все исправил. Пластырь на колено, палец, можно ехать дальше. Но через пять метров крючок от резинки для крепления багажа попал в цепь. Второй раз за день я называла себя идиотом, пока Замошик доставал крючок.

Но ни падение, ни проклятый крючок не смогли заставить меня заплакать, и лишь косметичка, которая выпала из рюкзака во время падения и теперь не влезала обратно, чуть не заставила меня всплакнуть. А потом мы долго ехали по дороге, на которой не встретили ни одного человека, ни одной машины и только заброшенный, бетонный дом с надписью по-русски: «Грозный. 2 километра».

К вечеру мы доехали до кибуца Эль-Ром. Найти ночлег не удалось – все готовились к Песаху, убирали в доме, готовили. Если бы у меня было больше времени, я бы договорилась, но Замошику надоело просить и быть зависимым. В кибуце был кемпинг – за ночь 50 шекелей за человека в палатке. У Замошика, по его словам, это была самая дешевая неделя, а я считаю каждую копейку. Мы из разных социальных слоев: слой программистов и слой людей творческих.

Через двадцать минут приехал хозяин кемпинга. С кличкой Рыжий и больной спиной, поэтому сгорбленный.

— Вообще-то я хотела найти каучсерфинг, чтобы не платить. – сказала я.

— Да, она хочет спать на твоем диване, – сказал Ипполит (так я буду называть Замошика, когда он будет меня раздражать).

Рыжий посмотрел на странных людей и даже улыбнулся.

— Хорошо. Будет у тебя удобный диван.

Мы спали в юрте. Впервые. У нас был душ, туалет, кухня, где мы даже нашли остатки риса. Этой ночью во всем кемпинге нас было трое. Я, Замошик и пес по имени Шакал. На следующий день в полдень сюда должен был завалиться народ со всего Израиля, чтобы шуметь, делать шашлыки и праздновать Песах. В 11:50 мы уехали.

— Мы основали поселение и едем дальше, оставляя нашим последователям юрты, воду, кухню и даже немного риса. Пользуйтесь, нам больше это не нужно, – пошутила я.

Может быть, шутка хреновая, но мне понравилась.

Sure.

 

22 апреля. День Шестой.

Мы впервые воспользовались автобусом, положив в багажник велосипеды, спальники и палатку, и направились в мошав Маале-Гамла. Нам нужно было доехать на 14 автобусе от Эль-Ром до городка Кацрин, а после пересесть на 16-й до Маале-Гамла. Это 22 километра. Не так уж и много на велосипеде, но эти бесконечные спуски, подъемы, и через пару часов Шаббат, а вместе с ним и Песах. К тому же, мы впервые ехали туда, где нас ждут. Как прекрасно ехать туда, где тебя ждут.

Её зовут… А, впрочем, она не хочет светиться. Поэтому просто Милый друг. Она – серый кардинал, она классная. Ее письмо: «Таша, где ты сейчас путешествуешь на своем велосипеде?» — отчасти вдохновило меня на это путешествие.

Я познакомилась с ней, когда работала на телевидении. По большому счету, она — единственное по-настоящему хорошее, что дала мне эта работа. Мы встретились в Тель-Авивском Музее Искусств. Она должна была провести мне короткую экскурсию по залам с работами художника Рои Розена, чтобы я сделала о нем сюжет для нашей передачи. Помню, как я тогда восхитилась её умом, и была удивлена, что она со мной говорит на равных. Вчера я призналась ей, что многое из того, что она говорила тогда, я не поняла. Она не поверила, сказала, что мое лицо выражало другое. Да, я умею делать умное лицо.

Потом я жила у нее три дня в квартире в Тель-Авиве. Я кормила ее кашами, а она меня сухофруктами. Помню чечевично-грибной суп в полночь и разговоры до поздна, как когда-то с мамой. Она брала интервью у Барышникова, который давать интервью не любит, и они говорили три часа.

Это все – мой Милый друг.

Мы с Замошиком приехали к ним около трех. Её прекрасный муж – Обаятельный пират, который на своей лодке проплыл везде, где можно было проплыть. В их доме пахло деревом и Песахом. Бульоны, салаты, соусы, кнейдлах. Она колдовала специями, а я терла свеклу, морковь. Мужчины расставляли столы в саду и мариновали мясо. Было много друзей, собака по имени Таша. И чтение Агады, которое никто не любит, потому что пока не прочтут этот длинный текст, к еде прикасаться нельзя. Но, когда Милый друг, Обаятельный пират и Замошик по очереди читали Агаду, мне было хорошо. Наверное, потому что было ощущение семьи.

Поздно ночью приехал волшебник, мужчина по имени Корабликов с огромной пчелиной сотой цитрусового меда, грушами, маринованными в вине, и литовским борщом.

Все эти застолья, когда много еды, песни, все пахнут алкоголем – я не люблю. Но в этот раз, сидя на деревянных ступеньках их дома, я умилялась, и мне было хорошо. Наверное, потому что было ощущение семьи.

Рано утром, пока весь дом спал, я купалась в бассейне в одних трусах. Из бассейна видны Голанские высоты.

А сейчас я пишу этот текст за ее компьютером, рядом с которым зеленая лампа, как в библиотеках, и ее странные, чудесные рисунки. Она часто сбегает от гостей сюда, закрывается и рисует.

Такая она. С подвеской в виде гномика на шее.

Милый друг и Обаятельный пират подарили мне салфетку, в которую они прячут афикоман. Мне – раздолбаю, у которого нет ни дома, ни семьи. Но ведь когда-то это будет. Дом, свои люди, бегающие по нему. И будет салфетка для кусочка мацы. Я приглашу их, и мы вспомним. Нам будет, что вспомнить.

А сегодня – в первый день Песаха и на седьмой день нашего путешествия, как первого января.

Фото: Александр Замошкин