Кино больше не несет в себе мессианства. Режиссер — это просто человек, который задает вопросы жизни. Жизнь по горизонтали, жизнь за закрытыми дверями. Об этом говорит кино Марины Разбежкиной, основательницы школы документального кино и театра, и ее учеников.

***

Каждый человек, с которым мне доводилось встречаться, ассоциируется у меня всегда с мелодией. Помнится примечательная встреча с режиссером Тео Ангелопулусом, он – орган. Балабанов — это «Аукцыон». Когда я была на «воркшопе» испанского режиссера Хулио Медема, то для меня он олицетворял барабаны. А вот Марина Разбежкина – это тишина, причем тишина оглушающая.

Музеон. Тель-Авив. Встреча посвящена документальному кино и мастер-классу Марины Разбежкиной. Зал собрался полный, и среди людей, которые пришли, были далеко не только русскоязычные. Мы смотрели два фильма, снятых студентами школы Разбежкиной. Стоит сказать, что поначалу первый фильм вызвал легкое отторжение: живя в стране, в которой все время идет война, привыкаешь видеть совершенно другую реальность, а тут тебя вдруг ударяет по голове этой нашей Россией, не Москвой и Питером, а именно Россией, со всеми ее пульсирующими участками, где происходит жизнь без айпедов, культурного досуга и современного искусства. И вот эта жизнь слепого обывателя захватывает тебя, и ты перестаешь жалеть себя, других и, что самое важное, судить. Ты просто наблюдаешь за другим, пытаешься уловить другое, не то, что вертится только вокруг твоей оси. Об этом был первый фильм. Второе кино мне понравилось больше с точки зрения документа, более того, в нем прослеживалась большая история жизни, да, именно жизни. Где-то я громко смеялась, где-то мне хотелось плакать, каждый момент затрагивал лично. Лично мне вспомнилась песня Башлачева: «Я не знал, где я и Россия, и куда же я без нея». Этот второй фильм снимался три года. Фильм про завод и автомобиль Зил. Пересказывать содержание глупо, его нужно посмотреть, и, более того, показать на первом федеральном канале.

 

После просмотра фильмов был небольшой мастер-класс от самой Марины. Много говорили о гуманизме режиссера. Правда, как заметила сама Марина, этим вопросом интересуется только русскоязычная аудитория. Очень запомнилось, как Марина рассказала про «зону змеи», которая для документального кино особенно важна, да и не только. В жизни мы тоже очень часто это можем ощутить. «Зона змеи — это зона комфорта для человека, и каждого она своя. У кого-то это один метр, вы приблизились ближе, и у человека напряжение, а кого-то это пара сантиметров. Марина этот закон уяснила из своего жизненного опыта, и теперь ее студенты отлично понимают, где эта самая «зона змеи» у героя, которого они выбрали.

После двух дней мастер-класса и просмотров документальных фильмов у меня состоялась встреча с Мариной, которая согласилась дать интервью для нашего журнала. Вот несколько, на мой взгляд, интересных вырезок из нашей беседы:

— С какого момента вы запомнили себя в детстве, и какая вы были ребенком, расскажите?

— Я очень рано начала себя помнить. Как-то я приехала к маме в санаторий под Казанью. И когда я вышла с поезда, это место было для меня очень знакомым и близким, случилось некое дежа-вю. Это было очень странное чувство, потому что я помнила каждую деталь: куда поворачивает дорога, куда течет речка. Когда я дошла до мамы и рассказала, что я почувствовала, она была удивлена. Как выяснилось, я действительно была в этом месте вместе с няней, когда мне был год.

В 14 лет я была очень закомплексованной девочкой, на мой взгляд, но с характером. Мама воспитывала меня довольно строго: невзирая на то, что в семье были деньги, я ходила в старом пальто. При всем этом, на свой день рождения я получила в подарок восьми-миллиметровую камеру, специальный столик и все сопутствующие инструменты. А в 16 лет моя мама спокойно отпустила меня гулять на Керженец, где я обнаружила старорусское племя. Такое вот противоречие.

 

— Расскажите о, так называемом, «вербатимо» — что это такое? Почему в вашей школе уделяют этому особое внимание?

— Вербатимо — это чтение другого. Для режиссера очень важно уметь снять все наслоения с человека, поэтому я и не люблю журналистику. Человек изначально старается соответствовать ожиданиям, и происходит обман. В нашей школе мы учим студентов считывать своего героя. Однажды у меня был в жизни такой случай: я ехала в автобусе, и напротив меня сидел человек,  причем вся ситуация меня очень задевала, потому что о нем я ничего не могла сказать, полная пустота. Он вышел на остановке, и я решила последовать за ним. Он вошел в здание, которое находилось в центре. За ним плотно закрылась дверь, и войти в здание было невозможно. Я выписала адрес, и уже дома навела справки об этом учреждении. Выяснилось, что этой улицы там нет, и этого дома тоже. Такие вот истории случаются. Поэтому режиссер должен обладать страшным любопытством и следовать за героем до конца.

 

 

Закончили мы свое интервью немного внезапно. Говорить о кино, о жизни, о ее режиссерском подходе можно ночи напролет — мне было жутко интересно, но в то же время непросто беседовать с Мариной. Очень впечатлили ее слова о том, что роль мессианства в искусстве закончилась. Я с этим не совсем согласна, но высказывание довольно смелое, и уже поэтому мне нравится.

Человек идет в кино, потому что его постоянно преследует ностальгия, у него много вопросов к этой жизни и нескончаемая неудержимость и несогласие. Несогласие с чем? С кем? Отчасти с самим собой, отчасти с миром и вот там, где эти два мира сталкиваются, рождается кино.

Фотограф: Мариана Стебенева