Саша Галицкий после переезда в Израиль был крупным арт-директором и работал в Центре Учебных Технологий Израиля. Потом Саша стал учителем для героев Войны, жертв Холокоста, бывших бизнесменов, строителей и писателей: уже 15 лет он ведет кружки резьбы по дереву со стариками в домах престарелых по всему Израилю.

У Фрэнка Синатры есть одна песня – “When I Was Seventeen” («Когда мне было семнадцать»). Вот как начинаются куплеты этой песни: «Когда мне было семнадцать», «Когда мне было двадцать один», «Когда мне было тридцать пять», и последний – «И нынче дни мои коротки». Я люблю эту песню с детства. В ту пору я, конечно, совершенно не понимала, о чем поёт Синатра, потому что совсем не знала английский язык. Сейчас я знаю его получше, но песню все равно не понимаю, потому что хронологически нахожусь только на втором куплете. Наверное, пойму, когда и мои дни будут коротки.

Саша себя называет обычным учителем. Но это не так. Ведь он не просто учит стариков резьбе по дереву, а изучает психологию пожилых людей и делится своим опытом. Совсем недавно он выпустил книгу «Мама, не горюй» о том, как научиться общаться с пожилыми людьми, постоянно публикует истории своих учеников в Facebook и Live journal, устраивает выставки их работ, а фильм о его уроках «Резьба по дереву» колесит по международным фестивалям. Но, по словам Саши, своих учеников он все равно не сможет понять, пока не состарится сам.

(из записей в Фэйсбуке):

«В старости начинает отказывать тело,

Которое было безотказным всю жизнь.

Работало, и вдруг – нет, не хочет больше,

Оттого нам никогда не понять стариков,

Пока скоро не станем стариками сами».

После презентации книги «Мама, не горюй» в «Бабеле», я сразу захотела взять у Саши интервью. Сначала он произвел на меня впечатление очень уверенного, даже немного авторитарного человека. Но я внутренне выдохнула, когда, обсуждая точные координаты квартиры, он упомянул: «На двери зайчик». Мы навестили Сашу в его квартире в Петах-Тикве.

— Саша, почему Израиль? Почему вы переехали именно сюда?

— Слушай, вообще я человек русский (смеётся). После школы я сразу пошел в художественное училище им. Калинина, потому что решил быть скульптором. Точнее, моя мама так решила. Дальше – армия, Таманская дивизия, друзья у меня всегда все были русские, и я тоже себя, конечно, русским ощущал. А вот, когда я посмотрел первую театральную постановку на идише, хотя и не понимал ничего –  на слезу пробило. Не понятно отчего, это генные какие-то истории. И когда решил уезжать, то подумал: «Если уж уезжать – то в Израиль».

– Недавно вы выпустили книгу «Мама, не горюй». Расскажите, пожалуйста, как родилась идея, и почему вам было важно её написать?

– Книга писалась два года. Идея появилась у Владимира Яковлева, автора проектов «Возраст счастья», «Сноб» и многих других. Он просто самогонный аппарат идей. Люди, которые хоть на секунду могут увидеть будущее, выигрывают.

Существует очень мало концентрированной информации о деменции и общении с пожилыми людьми. Есть научная информация – труды, диссертации, но это невозможно читать. Там есть интересные вещи, которые полезны, но вычерпнуть их оттуда трудно. Поэтому мне было важно передать свой опыт и написать об этом своим шершавым языком. Но какой я писатель, написатель я.

– В своей книге вы пишете о том, что между состраданием и жалостью есть большая разница. Мне показалось это очень важным. Объясните, пожалуйста, подробнее, в чем же эта разница.

– Сострадание может быть жестким. Оно не должно быть мягким и сопливым. Это очень внутреннее чувство, ты должен выйти на одну волну с человеком. А уж внешне это может быть как угодно: цинично, жестко, даже по-хамски, только не сопливо. И тогда это может помочь. Хотя в моей ситуации все равно никак не поможешь, я же не врач. Но, когда ты свою душу настраиваешь на правильную волну, тогда можно повлиять на какую-то другую душу. В положительном смысле повлиять.

– Признаюсь, читая вашу книжку, поначалу мне казалось, что у вас слишком жесткий подход. Потом я осознала, что это необходимо. Был ли какой-то переходный момент, когда вы поняли, что сентиментальность действительно противопоказана?

– Когда мне было двадцать с чем-то лет, у меня дед заболел раком и потом умер. Мы сидели однажды с мамой у него в палате, и ему нужно было куда-то уходить. Он мне и говорит: «Саш, помоги мне», а я ему отвечаю: «Дед, по частям я тебя могу вынести, а целиком нет». Мы посмеялись. Хотя фраза в общем-то жёсткая и грубая. Излишней сентиментальностью я никогда не страдал. Даже в детстве, когда мама меня просила: «Сашенька, а нарисуй рисунок добрый», у меня аллергическая реакция начиналась. Не люблю я эти слова – «красота, доброта».

– Почему? Для вас они фальшивые?

– Да, слишком сладкие. Не настоящие и пластмассовые.

– Почему вы занимаетесь именно со стариками?

– Они в каком-то смысле как дети, выше всей политики повседневной.

– Почему тогда не с детьми?

– С дитями у меня хуже: сегодня он футболист, завтра он музыкант. Повырезал, надоело, убежал. А мои ученики такие же, как я – упорные: собрались вырезать, пришли и сидят работают. Хотя, они тоже в детство возвращаются. И полное отсутствие политики. Там очень много психологии, конечно, но политики точно ни грамма.

– Что они вам дают?

– Мне интересно. Есть те, кто работают с машинами, и те, кто работают с людьми. С машинами мне скучно, а с людьми – интересно. И из специальностей человеческих эта мне выбралась наиболее по духу, наверное. Ну и элемент случайности, конечно, присутствует.

– У вас изменилось отношение к старости за время работы с пожилыми людьми?

– Да, теперь я вижу её изнутри.

Если быть честным, то невозможно не бояться, конечно же. Это бравада такая, что я «такой весь из себя, ничего не боюсь». Ну, конечно, страшно. Сегодня тебя воспринимают как личность, а завтра какой-то нервик в голове перекосит, и ты резко станешь стариком, поменяешь статус. Тебя по одному виду автоматически записывают в категорию «солдат», когда ты ходишь в военной форме.  «Старик» – тоже категория.

Жизнь – это же секунда. У меня одна теория есть. Не у меня, конечно, я тот еще доморощенный петахтиквинский философ (в комнату с опаской входит кот – прим.). Ой, смотрите, Гато пришел! Надо обязательно его сфотографировать, он та еще звезда, его весь интернет знает.

(ругается) Гато, ты куда пошёл, *нецензурное слово*?

Так вот, о чем это я. Кто-то из окружения Хармса писал: «Прошла минута, и в эту минуту ничего не произошло». И это правда: ты живешь, и вроде бы от минуты до минуты жизнь остается одинаковой, а на самом деле она полностью меняется. И когда эти секунды потом срастаются, ты оглядываешься, и понимаешь, что все изменилось. Хотя вроде бы все одинаково. А изменилось всё.

– Недавно была громкая история про одного из ваших учеников – 102-летний Элиягу Петрушка, который выжил в Холокосте, встретился со своим племянником, о существовании которого даже не подозревал.

– Да, его и The Guardian снимали, и The Independent, он теперь очень популярный. Его внук сказал, что у этой истории 8 000 000 просмотров!

(из записей в Фэйсбуке): «Кстати, Петрушка – это уже мера времени. У меня вот у любимой девушки скоро День Рождения – полпетрушки ровно».

– Были ли в нём какие-то перемены, после того как он узнал эту новость?

– Были, но ненадолго. Энергия, безусловно, была, и я ее чувствовал в эти две недели ожидания. Ему даже рассказать боялись…  хотя, не буду о личном, он же теперь звезда! (смеётся)

Для моих ребят праздники – это большое испытание. Когда человек сидит один дома в четырех стенах, он все в себе копит и начинается головная мясорубка.

—

Стеллаж у рабочего стола полностью заставлен самыми разными скульптурами, гравюрами, картинами. Некоторые работы, которые не успели закончить Сашины ученики, он доделывает сам. Одна из незаконченных работ – бюст Адольфа Гитлера. «К сожалению, так и не успел спросить, почему он слепил именно Гитлера».

Потом Саша показал книгу со своими картинами. Каждая картина нарисована и на лицевой стороне страницы, и на её обороте. Таким образом, они не могут существовать вне этой книги.

«У меня была идея сделать работы, которые невозможно бы было продать. И я добился этого».

Большинство этих картин – портреты учеников и визуальные «попытки описать время». Почти к каждой работе прилагается авторская подпись или стихотворение.

«Старые старики и старушки

Заплывают в песочные часы,

А я как рыба-прилипала:

Плыву рядом с часами

Пока сам не попаду туда».

– Вы готовитесь психологически перед занятиями?

– Психологически мне не надо готовиться, мне надо быть готовым психологически. Зайти нужно громко, героем, потому что я им нужен веселым. Я постоянно нарушаю их личное пространство. У меня нет к ним придыхания, искусственного уважения. Не «Уважаемый дедушка, вам уступить место?», а «Если пришел, давай садись, работай!». Они не ищут почитания, они ищут друзей, потому что все их друзья поумирали. Один из моих стариков шутит, что он вечно загорелый, потому что всегда бывает на кладбище днем, под солнцем.

– Как Вы себя чувствовали перед самым первым занятием?

– Я боялся за них. Потому что они пожилые, плохо видят и плохо слышат, а инструменты острые. Это было страшно. Сейчас я уже по стуку молотка слышу, когда что-то не то. Спиной чувствую. Нужно всегда быть начеку.

– С чем вы столкнулись на своем первом занятии?

– На первом занятии были непопадания в логику событий, препирания, споры. Я об этом тоже в книге пишу – это совсем другой стиль общения.

Кстати, сразу после той лекции в «Бабеле», где я рассказывал обо всем, как король, на следующий же день мы с одним дедом довольно грубо пообщались и вышел конфликт. Но это я совершил ошибку: искал пилу, и, раздраженный её пропажей, повёл себя с ним слишком резко.

– Как вы справляетесь с угрызениями совести в таких ситуациях?

– После истории с этим дедом, он ко мне пришел во сне. А потом еще двое стариков пришли и сказали: «Почему ты нам так дорого продаешь дерево?» То есть спал я плохо (смеётся). Не знаю, можно ли это назвать угрызениями совести, но, если ты теряешь контроль, то тебе конец. Надо всегда выкручиваться.

– С Вами общаются дети и внуки учеников?

– Очень мало, практически нет. Я же обычный руководитель кружка и такой дико популярный только у русских. Прихожу и делаю свою работу, таких кружков как у меня миллион.

Можно сказать, что из меня ничего не получилось, кроме руководителя кружка дома престарелых, а можно сказать, что я все бросил, чтобы пойти туда. Вопрос в том, как определишь сам для себя.

– В некоторых странах запрещено публиковать фотографии жильцов дома престарелых, потому что те из них, кто страдают от деменции, не могут дать осознанное разрешение на использование своих фотографий. Вы просите разрешение у своих учеников на публикацию их историй? Дети-внуки не бывают против?

– Мне кажется, у нас в стране с этим все проще. Хотя вот, например, внук Петрушки ни одну мою запись с ним в фэйсбуке не лайкнул. Но никто пока не жаловался.

– Дерево –  очень живой, символичный материал. Он был выбран не случайно?

– Получилось правильное сочетание романтики, материала и шума, который мы производим. Это тебе не лепить из папье-маше или мять глину. Приходишь в дом престарелых рано утром, и слышишь песни и стук молотков. Плюс запах дерева совершенно особенный. Вся эта удачная неожиданность происходящего способна побеждать время. Я физически чувствую, что это положительные эмоции. Хотя конец все равно понятен.

Мы общались с одним дедом, и я рассказал, что ищу воск, чтобы сделать проект по печати на воске. И этот дед назначил мне встречу. Потом приехал в Тель-Авив из Нетании, отвел меня в магазин ювелирных инструментов на Алленби и говорит: «Я этот магазин построил». Мы туда зашли: он вел себя деловито, посоветовал мне, какой воск лучше, и я купил два мешка. Я звоню через неделю, чтобы поблагодарить, а мне его дочь говорит, что он на операции. Я позвонил еще через неделю в дом престарелых, говорю: «Дайте мне 139 квартиру», а мне отвечают, «Саша, ты не на громкой связи? Он только что умер, только его сын звонил, никто еще не знает».

– Вы чувствуете потребность запечатлеть истории своих учеников?

– Да. Однозначно. Ведь сколько человек живет? А сколько живет после смерти? Хоть на пять минут, но это победа над временем. В такой оптимистичной форме. Круг завершается, но все-таки оптимистично.

Фото: Дмитрий Лунин

Где можно купить «Мама, не горюй!»:

В Израиле:

Книжный магазин «Бабель» (46 Yona HaNavi, Tel-Aviv)

В России: в магазинах Лабиринт, Озон, Библио-Глобус, Дом Книги, Читай-Город и др.

НОВЕНЬКИЙ

— але рецепшен? соедините-ка меня пулей с 139-ой квартирой там у меня проживает новенький — месяц назад начал отрабатывать штрихи на деревянном коте, и чето вторую неделю не приходит.

— саша нас никто больше не слышит? саша мы не на громкой связи? саша он сегодня умер.

ох и не везёт мне с геометрической резьбой

только начну кого-нть учить по-серьёзному

трёхгранновыемчатой

а он вжик и помирает раньше обычного

уже второй раз такое или третий

не ну история с новеньким длиннее

чем в прошлом посту? посте?

весь месяц он был такой въедливый своими вопросами

Ихъель его звали

я подумал песец кранты этот меня уроет

и чтоб отвлечь рассказал ему

что ищу ювелирный воск или медицинский

стоматологический неважно мне

чтоб продолжaть вангогов вырезать из воска

формы такие чтоб печатать с них гравюры

со стариками легче оно и быстрее

ручки-то уже не те и результат сразу

он сказал эх-эх если б ты нашел пару часов

съездить вместе в тель-авив я б мол все показал

ну началось подумал я надо спасать свои бедные мозги

или что там от них осталось после 15-летней долбёжки

хотя и раньше-то они не очень-то блистали

пытался еще избежать дай говорю адрес сам поеду

нет-нет у тебя одного ничего не получится

сказал новенький

короче ничего путного я не нашел в смысле воска

и две нет три недели назад

мы все-тки встретились с ним

на углу грузенберг и алленби стрит

где он мне назначил стрелку

там есть быстрая забегаловка

новенький сидел на стуле лопал сэндвич с туной и ждал меня

в тель-авив добрался с натании своим ходом вначале на машине

потом на электричке затем на автобусе

чтоб не искать парковок днём их просто нет

хотя и вечером нету и ночью тоже

видишь тот магазин ювелирных инструментов

спросил новенький

это был мой магазин и я его держал сорок лет

пойдем поищем тебе там воск

ты знаешь кто это

толкала одна продавщица другую в бок

когда мы зашли

это тот самый Ихъель

новенький нашел мне лучший воск

и проследил за ценой

в своём бывшем магазине

даже два вида один зелёный другой розовый

смешаешь их 50 на 50 и растопишь

но сказал с сожалением про продавцов

когда мы вышли на улицу

нет они не держат мою марку

как ты доедешь обратно спросил я

не беспокойся за меня сказал новенький

и пошел на автобусную остановку у него болели ноги

неделю назад я позвонил ему по мобильному

чтоб рассказать про воск

кто говорит спросил женской голос

он не может ответить он сейчас на операции

да я знаю про тебя он мне рассказывал

и про воск

и про дерево

и про твои уроки

он очень хочет к тебе

надеюсь что обойдется

привет передам конечно

не обошлось

сегодня новенький помер

что-то там пошло не так

на операции

вот и весь рассказ.